Премия Рунета-2020
Санкт-Петербург
0°
Boom metrics
Общество14 ноября 2019 11:02

Чтобы устроить застолье, сдавали кровь. Как женились и венчались в блокадном Ленинграде

Под венец шли без колец, а сама церемония мало чем отличалась от более частой тогда регистрации смерти
Даже в такую страшную пору жизнь и любовь брали свое. Фото: Из архива Ольги Морозовой. Пересъемка: Александр ГЛУЗ

Даже в такую страшную пору жизнь и любовь брали свое. Фото: Из архива Ольги Морозовой. Пересъемка: Александр ГЛУЗ

ГАВРИЛОВЫ. ЛЮБОВЬ ЗАКРУЖИЛА В ВАЛЬСЕ

Израненный и ослепший

Вера – девушка из хорошей семьи, прилежная ученица, поступившая на геологический факультет Ленинградского государственного университета без экзаменов. Сергей – студент Высшего военно-морского инженерного училища имени Дзержинского. Возможно, молодые люди не встретились бы, если бы не война.

Окончив училище, старший лейтенант Сергей Гаврилов получил назначение в Таллинн, на эскадренный миноносец «Стерегущий». На долю судна выпали одни из самых сложных операций в Балтике. 21 сентября 1941-го миноносец стоял на позиции на Большом Кронштадтском рейде, когда в него попали три вражеских авиабомбы. Первое машинное и третье котельное отделения затопило, но эсминец смог дойти до отмели, где и затонул.

Вера Константиновна и Сергей Николаевич Гавриловы. Фото: Из семейного архива

Вера Константиновна и Сергей Николаевич Гавриловы. Фото: Из семейного архива

Лейтенант Гаврилов попал в госпиталь, развернутый в Инженерном замке, замерзший, израненный и ослепший. Доктора предлагали сделать операцию на глазах, но, придя в себя, Сергей настаивал, что делать этого не нужно и что он еще увидит. И не ошибся: зрение вернулось. После выписки офицера назначили командиром турбо-машинной группы крейсера «Максим Горький». Судно стояло у завода «Судомех» (ныне «Адмиралтейские верфи») по левую сторону от моста Лейтенанта Шмидта (ныне Благовещенский).

Тем временем Вера, живущая вместе с родителями в коммуналке на Красной улице (ныне Галерная), в январе 1942-го сдала зимнюю сессию. Когда в феврале университет эвакуировали в Саратов, девушка осталась с родными. Чтобы не быть иждивенкой, она устроилась работать на завод «Судомех» в отдел кадров.

Новогодний огонек

Накануне Нового 1943 года в конструкторском бюро завода затеяли праздничный вечер. На новогодний огонек, назначенный на 27 декабря, пригласили и военных моряков. Вера идти на торжество не жаждала: время ли для праздников, когда вокруг – война? Пойти на вечер и немного развеяться ее уговорила мама. Сергея же, который ни в какую не хотел идти праздновать Новый год даже под дулом пулемета, смог выдворить с корабля только командир.

Вера Константиновна и Сергей Николаевич Гавриловы. Фото: Из семейного архива

Вера Константиновна и Сергей Николаевич Гавриловы. Фото: Из семейного архива

И вот, праздник. Красавцы моряки в военной форме и начищенных до блеска ботинках. Девушки – исхудавшие до дистрофии, синюшные от голода – в обтрепанных полинялых платьицах. В углу праздничного зала – столик с угощением: каждому полагалось по 100 граммов водки и по бутерброду с маслом.

Заиграл вальс. Сергей пригласил Веру. Оба танцевали великолепно. Вальс сменил медленный фокстрот, затем танго, снова вальс, быстрый фокстрот, а молодые люди все кружились по паркету. Потом Вера рассказывала родителям: «Мы с Сережей поняли друг друга в танце».

Без нарядов и колец

Танцы стали для Сергея и Веры поводом увидеться. А спустя полгода Гаврилов сделал своей возлюбленной предложение. Вера называла избранника сумасшедшим и говорила, что блокада – это не лучшее время для свадьбы. Но Сергей был непреклонен: в каждую увольнительную он спешил с букетами черемухи и сирени к Верочке и к ее матери. И в конце концов девушка сдалась.

Свадьбу назначили на 15 ноября 1943-го. У Гавриловых не было ни особых нарядов, ни колец. Вера надела свое розовое платье, оставшееся с выпускного вечера. Когда подавали заявление в загс на Садовой улице, то застали там еще несколько пар влюбленных. Но большинство посетителей приходило зарегистрировать смерть. Сотрудница загса хмуро спросила у молодоженов имена, быстро заполнила свидетельство о браке и сухо поздравила, – вот и вся церемония. По дороге домой молодожены еще и попали под обстрел.

Свидетельство о браке Гавриловых. Фото: Из архива Ольги Морозовой

Свидетельство о браке Гавриловых. Фото: Из архива Ольги Морозовой

Праздничный ужин собрали из хлеба и консервов с корабля, главным лакомством стал винегрет. За столом собрались родные Веры и сослуживцы Сергея. Один из матросов подарил новоиспеченным супругам букет живых цветов, которые выменял в Ботаническом саду. Завершилось застолье танцами под патефон: играли лирические песни модных в то время Вадима Козина и Георгия Виноградова.

До конца войны супруги виделись только в редкие увольнительные мужа. А потом зажили счастливой семейной жизнью.

ГРОМОВЫ. КАК ДЕДУШКА СПАС БАБУШКУ

История Константина и Тамары Громовых – это, как говорят их потомки, «история большой любви».

– Накануне войны бабуле было 19 лет, дедушке – 27, – рассказывает внучка Громовых Ирина Алексеева. – Они познакомились еще до начала Великой Отечественной: бабушка была ленинградкой, а дедушка приехал в Ленинград из Николаева поступать в консерваторию.

Константин Громов. Фото: Из архива Ирины Алексеевой

Константин Громов. Фото: Из архива Ирины Алексеевой

Константин Евстафиевич успешно поступил на факультет военных дирижеров, но, едва грянула война, его зачислили в 4 бригаду морской пехоты. Начиная с августа 1941-го, Громов в составе бригады воевал на островах Ладожского озера и на Невском пятачке.

– Героический и отчаянный был у нас дед! – говорит Ирина. – За три месяца войны за свои подвиги он был награжден двумя орденами Боевого Красного Знамени и орденом Красной Звезды.

Тамара Громова (Конева). Фото: Из архива Ирины Алексеевой

Тамара Громова (Конева). Фото: Из архива Ирины Алексеевой

С фронта молодой дирижер писал трогательные письма любимой в блокадный город. Когда Громов был серьезно контужен, Тамара Ивановна (тогда еще Конева) бывала у него в госпитале. Контузия оказалась столь серьезной, что офицера комиссовали.

Громов вернулся в консерваторию, которую готовили к эвакуации. С собой он мог взять на Большую землю только одного члена семьи. Тогда-то влюбленные и направились в загс.

Свидетельство о браке Громовых. Фото: Из архива Ирины Алексеевой

Свидетельство о браке Громовых. Фото: Из архива Ирины Алексеевой

– Они подали заявление 15 декабря 1941 года, – рассказывает внучка. – Как рассказывала бабуля, женщина, которая там работала, спросила у них: «Вы пришли регистрировать смерть?». Они ответили: «Нет, мы пришли регистрировать брак!».

Вскоре после регистрации молодожены уже преодолевали Ладогу на полуторке. Машина, которая шла по Дороге жизни прямо за ними, ушла под лед… Но машина, в которой были Громовы, уцелела. Тамара Ивановна потеряла в блокадном городе половину родных. И никто не знает, что было бы с ней самой, если бы не любовь: фактически «дедушка спас бабушку».

Громовы. Фото: Из архива Ирины Алексеевой

Громовы. Фото: Из архива Ирины Алексеевой

В 1943-ем в Ташкенте, куда эвакуировали консерваторию, у пары появился первенец-сынок. А в 1946-ом родилась и дочка, мать Ирины.

– Деда я, к сожалению, не застала: он умер в год моего рождения. А бабушка не любила рассказывать о войне и блокаде, – вспоминает внучка. – На все мои вопросы она лишь отвечала: «Тушили по ночам «зажигалки» на крышах, было очень страшно... Жили, как все».

ФРОЛОВЫ. В СЕРДЦЕ НАВСЕГДА

Староста класса

9 ноября Варвара Митрофановна Фролова отметила свой 102 день рождения. Но свою свадьбу она помнит, как будто это было вчера... Фата. Нарядное – по военным меркам – платье. Князь-Владимирский собор, что на Петроградской стороне. Венчание... И все это – за стеной ленинградской блокады.

Родилась Варвара Митрофановна спустя два дня после Октябрьской революции в Воронеже в семье служащего Акцизного управления и преподавательницы истории и языков. Вдовец Митрофан Николаевич Мясоедов с шестью детьми женился на Екатерине Павловне (в девичестве Бердниковой) в 1907 году, и мачеха стала детям второй матерью. Вскоре в семье появилось еще трое детей, в том числе и Варвара, или, как ее называли домашние, Арочка.

Варвара Фролова (в центре) с сестрами. Фото: Из семейного архива

Варвара Фролова (в центре) с сестрами. Фото: Из семейного архива

В Ленинград Мясоедовы перебрались в 1925 году. Варвара окончила школу-девятилетку №213, а в десятый класс пришлось перейти в школу №17 на Васильевском (бывшую гимназию Карла Мая).

Старостой класса, в который попала Варвара, был Александр Фролов – сын знаменитого мозаичиста Владимира Фролова, чьи работы украшают Спас на Крови, и внук архитектора, автора Великокняжеской усыпальницы Петропавловки и корпуса Бенуа Русского музея Леонтия Бенуа. Александр был ровно на полгода младше новой одноклассницы. Варя быстро влилась в коллектив. Но никто тогда и не подумал бы, что всего через восемь лет ребята станут мужем и женой.

«Так хочется пережить!»

После школы Варвара с красным дипломом окончила Ленинградский Педиатрический медицинский институт и в 1940-ом поступила в аспирантуру по специализации «детский туберкулез».

22 июня 1941-го Варвара занималась в Публичной библиотеке, впереди был сложный экзамен. Сквозь открытые окна раздался голос радио: война. В голове аспирантки на миг пронеслось радостное и глупое: «Экзамен сдавать не придется».

В августе аспирантуру закрыли. До конца сентября Варвара успела поработать ординатором и потрудится на эвакопункте, прежде чем стала врачом тубдиспансера №13 Свердловского района (ныне Василеостровский). Параллельно доктор работала в яслях №180 и дежурила в диспансере в рядах МПВО.

– Сидим совсем без хлеба. Наверное, завтра будут давать по 100 грамм. Это уже голод, – писала Варвара 12 ноября 1941-го. – Все время хочется есть. Мама страшно похудела. Трудно ходить по вызовам, вообще трудна всякая физическая работа. Когда же все это кончится? Так хочется пережить!

А в апреле 1942-го Мясоедова запишет, что «можно и умереть, сейчас ничего не страшно: смерть так близка, часта и обычна, что потеряла свой ужас...».

К середине 1942-го добавилась работа в больнице имени Крупской (ныне Детская больница святой Марии Магдалины). К тому же, в тубдиспансере Варвару Митрофановну назначили главврачом.

– Страшно занята, – записано 4 июля в докторском дневнике. – Три службы подряд: в больнице Крупской, в больнице Ленина (тубдиспансер) и в яслях. Очень устала. Но работаю везде с удовольствием, и работала бы еще больше, если бы смогла... Устаю, но даже довольна: нет времени ужасаться, волноваться о будущем и бояться.

Свадьба доноров

Весной 1942-го бывшие одноклассники случайно встретились. Радости не было предела. Как оказалось, Александр не попал на фронт из-за очень плохого зрения и потому продолжил работу в Физико-техническом институте, участвовал в оборонных работах. Молодые люди стали часто встречаться. А спустя год, 20 июня 1943-го, они подали заявление в загс и обвенчались в Князь-Владимирском соборе.

Как потом писал в своем дневнике Александр Владимирович, регистрация брака прошла казенно и бездушно, а потому ему совершенно не понравилась. То ли дело венчание. На выходе из церкви молодоженов поджидала толпа мальчишек, чтобы хором поздравить. Супруги Фроловы растрогались до слез, но отблагодарить ребят, увы, было нечем: еда в голодном городе была в буквальном смысле дороже золота.

Александр Фролов. Фото: Общество друзей школы Карла Мая

Александр Фролов. Фото: Общество друзей школы Карла Мая

После венчания было даже домашнее застолье. Правда, чтобы получить усиленные пайки и устроить праздник, и гости, и сами молодые стали донорами.

Кстати, за три дня до свадьбы у Варвары Митрофановны был еще один праздник: ее наградили медалью «За оборону Ленинграда». Ранее такую же медаль получил и Александр Владимирович.

– Очень приятно! Было торжественно, – писала Варвара. – Медаль красивая. Забилось сердце, когда получала.

Любовь длиною в вечность

4 июля 1944 года, в военном Ленинграде, у четы Фроловых родилась дочь Ольга. Впоследствии она, как и мама, стала врачом.

День Победы стал особым подарком для Фроловых: в этот день Александр Владимирович отметил свой 28 день рождения.

Но это еще не все совпадения. 4 июля 1946-го, спустя ровно два года после рождения дочери-первенца, в семье появилась двойня – Володя, который посвятил жизнь искусствоведению, и Нина, будущий инженер.

После войны, с начала 50-х, Александр Фролов начал работать на заводе «Севкабель», а его супруга вернулась в Педиатрический институт. В 1956-ом Варвара Митрофановна стала заведующей кафедрой детского туберкулеза, начала преподавать, и спустя десять лет за преданность долгу врача ее наградили орденом «Знак Почета».

Александр Владимирович умер в 1971 году после продолжительной болезни. Ему было всего 54 года. Варваре Митрофановне в этом году исполнилось 102 года, и ее любовь к мужу – как тогда, три четверти века назад. Смыслом жизни Варвара Митрофановна сделала работу и детей, а после выхода на пенсию всецело посвятила себя внукам и правнукам.

16 июня 1942-го, в блокадном Ленинграде, Варвара Митрофановна писала в дневнике: «Я совсем не хочу умирать. Наоборот, теперь все, прежде маловажное, стало интересным и нужным. Так много хочется еще сделать, прочитать и съесть!». Теперь Варвара Митрофановна на вопросы о секрете долголетия отвечает: «Хочу прочитать все книги, хотя понимаю, что это невозможно. Жить очень интересно. Поживем еще!».

СЕВАСТЬЯНОВЫ. РОДИТЕЛИ НЕРОЖДЕННЫХ ДЕТЕЙ

«Только о тебе и думаю»

19-летняя Ирина Семенова и 21-летний Василий Севастьянов познакомились 2 ноября 1940 года. Спустя полгода, 12 мая 1941-го – в день рождения жениха, влюбленные обручились и расписались. Гостями на домашнем празднике были его друзья и ее родные.

Но началась война. Еще в июле у Ирины был шанс уехать в эвакуацию из Ленинграда вместе с Артиллерийским историческим музеем, где ее мама Клавдия Александровна работала заведующей фотолабораторией. Но расстаться с женихом, на тот момент курсантом пятого курса, девушка не могла. К тому же, 5 июля она подала заявление на фронт.

– Почти каждый день я подходила к дальнему окну училища, где мы имели возможность повидаться и хотя бы подержаться за руки..., – вспоминала много лет спустя Ирина Николаевна. – Естественно, что, придя домой со свидания и увидев связанные узлы, я пришла в бешенство, схватила ножницы, разрезала все веревки, накричала на маму, что город никогда не сдадут, кричала, что она паникерша, схватила кусок обоев, приготовленный до войны к ремонту, и написала из Кузьмы Пруткова: «Если у тебя есть фонтан – заткни его», – и повесила в комнате...

Ирина Семенова. Фото: Из архива Ольги Морозовой

Ирина Семенова. Фото: Из архива Ольги Морозовой

Мама Ирины стала работать паспортисткой. В середине августа Дзержинку эвакуировали, но близких учащимся взять с собой не позволили: практически всех курсантов готовились отправить на фронт.

– Я жила лишь ожиданием писем от Василия и ожиданием повестки на фронт, – писала Ирина Николаевна. – А письма от него приходили удивительные, невероятные... Невероятные потому, что кругом была война, смерть, голод, холод, а он поздравляет меня с днем рождения. Или пишет: «Сегодня 2 ноября, самый счастливый день в моей жизни, – я встретил тебя!..». Или вспоминает, как мы зимой гуляли по Марсову полю, и я пыталась засунуть снег ему за шиворот: «Даже снег из твоих рук кажется горячим…». Фронтовые впечатления у него облекались в поэтическую форму. Писал о сокровенном. А заканчивались письма всегда так: «Пиши чаще. Я только о тебе и думаю…».

Вымыть, накормить, успокоить

Перед Новым 1942 годом прибавили норму хлеба до 200 граммов, но в январе, когда остановились хлебозаводы, стали выдавать по горсточке муки. Мама Ирины, как и многие, не выдержала: у нее начался голодный понос, после которого восстанавливались немногие. Клавдия Александровна была сильной, оправилась. Но город решили покинуть при первой возможности.

Накануне отъезда семья продала и раздарила самое ценное: чудо-чугунок, в котором так хорошо разваривалась крупа, самовар и тазы, напольные часы с боем, патефон с пластинками.

– 28 февраля 1942-го мы с мамой стояли на Финляндском вокзале в ожидании поезда, который должен был увезти нас на Большую землю, – вспоминала Ирина Николаевна. – Нас провожали младшая мамина сестра, на руках которой оставалась наша бабушка, и моя крестная мать. Мама была очень слаба, ее поддерживали с двух сторон, а саночки с узлами тащила я. Мы уезжали с моим институтом. Вдруг мама сказала: «Прости меня, я не доеду. Я решила вернуться…».

И они вернулись домой. Ирина получила работу в новом детском приемнике на Фонтанке, 62, который открыли в помещении бывшей школы. Дети прибывали, самое большое поступление было 3 апреля 1942-го, после массированной бомбардировки города. Каждого малыша нужно было зарегистрировать, остричь, вымыть, накормить, успокоить и уложить спать.

– Кормили детей прекрасно, четыре раза в день: по утрам манная каша на сгущенном молоке, кисели, компоты, в обед суп куриный, котлеты с рисовой кашей с маслом, – писала Ирина Николаевна. – Хлеб был на особом учете, его нарезала специальная «хлеборезка» Маша. Каждому ребенку полагался индивидуальный кусок. Свой мы получали по карточкам в булочных. Идя на работу утром, я отоваривала свои 300, а потом и 400 граммов хлеба и, пока шла в приемник, все съедала. Долго, долго люди не могли наесться хлебом. В марте 1942-го очередей за хлебом уже не было...

Для самых слабых деток в приемнике устроили лазарет. В обязанности Ирины входило кормить тех малышей, которые уже не могли управляться с едой сами. По ее воспоминаниям, из лазарета уволили врача и медсестру, которые уносили домой не съеденную детьми пищу.

Однажды в тихий час повариха угостила всех компотом из раздобытого где-то изюма. Все разбрелись со своими кружками кто куда, чтобы насладиться этим лакомством. Ирина села у окна в прачечной. Вдруг словно какой-то голос приказал девушке пойти в дальнюю комнату. Она оставила кружку и вышла. Едва успела сделать десять шагов, как часть здания вместе с прачечной разбомбило.

– Дети с криком выскочили из своих палат и понеслись по коридору, я встала на их пути, расставив руки в стороны, и они повисли на мне гроздьями, – вспоминала блокадница. – Воспитатели быстро увели их вниз, в бомбоубежище. Была вызвана комиссия из Куйбышевского райисполкома. Приготовленную к ужину манную кашу списали, так как фанера слетела с котла, и верхний слой был усыпан кирпичной пылью. Детей накормили бутербродами со сладким чаем и уложили спать, а мы все ходили вокруг котла с мыслью, дадут ли нам этой каши. Поздно вечером каши дали, и я снесла маме это лакомство, предупредив, чтобы она ела осторожно.

Записка в папином столе

Наступило 12 мая, годовщина свадьбы Ирины и Василия. Вестей от него не было с января. Но молодая жена гнала плохие мысли и продолжала писать: она «жила надеждой», «его руки все еще обнимали» ее. Жить заставляла и служба. Вместе с напарницей девушка обыскивала город в поисках живых деток, ломала дома, где еще недавно жили люди, на дрова.

В июне 1942-го Ирину направили от приемника на оборонные работы под Невскую Дубровку, где еще первым военным летом шли кровопролитные бои. Строили укрепления, ночевали в брошенных домах. В августе приемник благополучно эвакуировали под Северодвинск (тогда Молотовск).

– Когда осенью 1942-го я вернулась домой из-под Невской Дубровки с тяжелой формой цинги, со вшами и грыжей, то случайно в папином письменном столе нашла похоронку «Ваш муж инженер-лейтенант Севастьянов…», письмо его сестры Марии и письмо Васиного фронтового друга, – вспоминала Ирина Николаевна, в замужестве Старынкевич. – Кричала, билась в истерике, пока силы не оставили меня. Так, не зачатые и не рожденные, погибли наши с ним дети...

КОНКРЕТНО (по данным Комитета по делам ЗАГС Санкт-Петербурга):

С 8 сентября 1941 года (начало блокады) по 27 января 1944 года (снятие блокады) в Ленинграде было зарегистрировано 14 853 браков, из них:

– 2 223 – в 1941 году,

– 3 386 – в 1942-ом,

– 8 185 – в 1943-ем,

– 1 059 – в 1944-ом.

Свадьбы сводились к регистрации и, в лучшем случае, скромному ужину. Фото: Из архива Ольги Морозовой.

Свадьбы сводились к регистрации и, в лучшем случае, скромному ужину. Фото: Из архива Ольги Морозовой.

Затем до Дня Победы (9 мая 1945-го) сыграли еще 27 680 свадеб.

КСТАТИ:

У петербурженки Ольги Морозовой, создательницы первого в стране Музея свадьбы (временно закрыт. – Прим. ред.), хранятся не только истории блокадных свадеб, но даже свадебное платье с военной историей. По современным меркам, на подвенечное одеяние оно не похоже: скромный фасон, по белой ткани рассыпаны черные цветочки.

Это свадебное платье ожидало свадьбы десять лет. Фото: Из архива Ольги Морозовой

Это свадебное платье ожидало свадьбы десять лет. Фото: Из архива Ольги Морозовой

Уникальное платье попало в коллекцию через вторые руки. Известно, что свадьба его хозяйки была назначена на 22 июня 1941-го. Но, конечно, никакого торжества не получилось. Жених отправился на фронт добровольцем. Невеста верила, ждала и хранила подвенечное платье. Влюбленные встретились вновь лишь спустя десять лет – и поженились.

ЧИТАЙТЕ ТАКЖЕ:

«Трамвайный звонок – как Победа»: Как в блокадном Ленинграде запустили трамваи

Еще накануне войны ленинградский трамвай был главным городским транспортом: каждый день по 42 маршрутам курсировало 750-800 поездов, составленных из 1 835 вагонов. Трамвайная сеть насчитывала более 700 километров и охватывала все районы Ленинграда. Немудрено, что 90 процентов пассажиров города предпочитали именно трамвай (подробности)

Жизнь электротранспорта блокадного Ленинграда – в четырех историях

В 1942-ом на Ладоге проходила уникальная операция: по дну озера жизни прокладывали высоковольтный кабель, чтобы дать голодному и холодному Ленинграду доступ к электричеству (подробности)