Премия Рунета-2020
Россия
Москва
+9°
Boom metrics
Общество13 декабря 2016 20:35

Долг

"Комсомолка" публикует лучший очерк легендарной Инны Руденко
Публикуем лучший очерк легенды "Комсомольской правды" Инны Руденко

Публикуем лучший очерк легенды "Комсомольской правды" Инны Руденко

Фото: Виктор ГУСЕЙНОВ

Пуля попала ему в спину. Враг всегда стреляет в спину, даже если пуля попадает в грудь. Две пули обнаружили в его теле врачи. Одна до сих пор в груди, другую извлекли из позвоночника. Извлеченная и лишила его ног. То есть ноги у него есть. Но они не ходят. Какие же это ноги…

Лишь потеряв, человек сознает ценность потерянного. "Почему люди ходят и не радуются этому ежесекундно?" - вот первое, сказал мне Саша, о чем он подумал, очнувшись. Но очнулся Саша не сразу. Год провел он в госпиталях, и ему, как и положено в таких случаях, при такой боли, долгое время кололи наркотики. Не только ему, конечно. И, увидев однажды расширенные от жажды забытья глаза соседа по палате, Саша сказал сестре, наклонившейся над ним со шприцем: "Все. Больше не надо". И теперь, когда боль настигала его, всегда внезапно, как та пуля в спину, он отворачивал голову к стене. Чтоб никто не видел его глаз. Боль он учился скрывать и раньше, когда отец приходил домой пьяный, размахивал кулаками над головой матери, а та тихо, молча плакала. Мама и сейчас, ухаживая за ним в госпитале, часто так же тихо и молча плакала. Быть может, это и его слезы катились по ее щекам - во всяком случае, сам Саша не заплакал ни разу. Даже тогда, когда врачи сказали ему, что ходить он не будет никогда.

Однажды, когда Саша лежал уже в третьем госпитале, ему пришла посылка. В посылке было письмо и абрикосовое варенье. Он открыл банку, и на него пахнуло детством - временем, когда смерть и болезни были еще чужими. И родным городом. В родном городе абрикосы росли прямо на улицах. Саше показалось, что если он сейчас, сию минуту окажется там, то ноги его, узнавая родную почву, снова станут живыми, как в детстве. Он торопливо разорвал конверт и прочел первые слова, аккуратно выведенные детским почерком: "Дорогой Александр Иванович!.." Он был Сашей для мамы, Шуриком для друзей, рядовым Немцовым в армии, здесь, в госпитале, снова стал Сашей. А для пионеров его школы, приславших посылку, он, оказывается, уже Александр Иванович.

С того дня им владело одно желание: скорей! Скорей вернуться домой, в родной город. Дома он сразу - нет, не пойдет, он не любил мечтать о невозможном, - но поднимется. И станет развивать руки, и накачает мышцы, и, придет время, сядет в коляску - он видел такие в госпитале, югославские, очень удобные, и съедет к машине - их, Саша знал, таким, как он, государство давало бесплатно, и поедет по абрикосовым улицам, обгоняя бегущих мальчишек.

Только когда Сашу внесли на руках по лестнице дома, который он не видел три года, его обожгла мысль: как он съедет? По этим бесчисленным ступеням? Ведь их квартира на четвертом этаже.

Из памятки делегату городской комсомольской конференции:

"За 5 прошедших лет в ходе поисковой работы установлено 98 имен ранее неизвестных воинов. Красными следопытами открыто и пополнено 114 музеев, комнат, панно по военно-патриотической тематике, установлено 6 памятников, обелисков и мемориальных знаков, более 2 тысяч комсомольцев шефствуют над ветеранами, инвалидами войны и труда. Комитетом комсомола Южнотрубного завода передано в музей 373 анкеты и воспоминаний".

Из разговора с Любовью Григорьевной Немцовой:

"Врачи в госпитале были очень хорошие люди, жали мне руку за Сашу, говорили: вам и дома помогут. Ну, я и пошла в горисполком попросить квартиру на 1-м этаже. А мне Верченко и говорит: "Да у вас же есть, и двухкомнатная!" И стал голос повышать. Тогда и я, сама себе удивляюсь, повысила: "А если бы это с вашим сыном случилось?" Он и сдался. "Ну ладно, готовьте документы". Приготовила. Сдала. Ни слуху ни духу. Тогда я пошла выше, к Игнатенко. "Как вы думаете, - спрашиваю, - сколько нам квартиры ждать?" - "Год", - отвечает. Господи, год, а Саше ведь так воздух нужен. "Нету, - говорит, - у нас дома, строится". А я знала, что есть, сказала адрес. "Как вы не понимаете, это дом не наш, "Никопольстроя". - А "Никопольстрой" что, не в Советском Союзе? - говорю. - Возьмите квартиру взаймы, потом отдадите". Хорошо, додумалась, подсказала ему, он и согласился: "Ладно. Идите". Прошло еще недели две-три. Тут весна, воздух такой, а Саша на койке лежит. Пошла я тогда к самому Коваленко, председателю. И дали нам ордер. Переехали, а соседи говорят: "Это для вас, что ли, квартиру держали? Полгода она пустовала". Так я ничего и не поняла: если для нас, чего ж сразу не дали? Ну, так… А через год выделили Саше машину. Это уже не я, это друзья Сашины в Москву писали. Поставили мы ее у дома, ночью как-то участковый стучится: "Ставьте машину в гараж, а то номера поснимаю". А где гараж взять? Я опять в горисполком, оттуда меня на завод "Стройдеталь" отправили, там отказали, я снова в горисполком, они опять отправили на завод, теперь уже строймашин им. Ленина. И там я отказ получила. А тут опять милиционер пришел. И тогда я побежала в горком партии. Из горкома позвонили на завод им. Ленина, и там сделали. Нет, не гараж, а рисунок гаража. Рисунок я передала в горкомбинат. Оттуда мне звонок: готовьте 2 тысячи. Я так и села: по госпиталям-то проездилась… Я опять в горисполком, потом горком. Те снова звонок сделали. Теперь уже на "Стройдеталь". И там изготовили гараж. За 825 рублей. Ну, заняла я денег и взяла его, а что делать? И так, пока бегала, пять месяцев прошло. Да, беготни много… На телефонный узел сколько раз пришлось ходить, пока телефон поставили, то в горком комсомола, взносы за Сашу платить комсомольские. Но в горком, правда, не каждый месяц - вперед почему-то берут. Нет, спрашивать о нем они никогда не спрашивали…"

Пуля попала ему в спину, когда он склонился над другом. Толик был не только его близким другом. Он был еще и его командиром. Они были рядом, когда на их колонну напала банда. Потом Толик метнулся в сторону, к кустарнику, росшему на краю ущелья. И исчез. Он окликнул его раз, другой, но Толик не отозвался, и Саша, не оборачиваясь на чей-то предостерегающий крик, побежал туда, на край ущелья. Он бежал навстречу той роковой пуле, не зная о ней, но хорошо понимая, что она возможна. Его служба в армии подходила к концу, а два года такой службы сделали его старше и опытнее отца. Еще не добежав до кустарников, Саша увидел и Толика, опрокинутого навзничь, и тех, кто его опрокинул, - они, отстреливаясь, уходили в кусты. Толик лежал так, что даже необстрелянный новичок мог бы предположить худшее. Но Саша, из последних сил удерживая в себе один-единственный шанс надежды, сделал несколько шагов, не подозревая, что они будут последними, и склонился над другом.

Из объяснительной записки секретаря комитета комсомола Южнотрубного завода И. Леликова:

"Довожу до вашего сведения, что член ВЛКСМ т. Немцов Александр Иванович состоит на комсомольском учете в комсомольской организации цеха № 7 ЮТЗ (по прежнему месту работы). С сентября 1983 г. комсомольская организация цеха и завод оказывают комсомольцу Немцову определенную помощь. Зам. секретаря т. Ефименко Е. был решен вопрос через облсобес о приобретении т. Немцову А. импортной инвалидной коляски. Выполнены работы в гараже Александра по благоустройству. Изготовлен временный съезд для инвалидной коляски и завезен в гараж Александра. Спуск будет установлен до 20 января 1984 г.".

Из рассказа соседа Леонида Максимова:

"Живу я не в Сашином доме, но двор-то у нас один. Иду как-то по двору и вижу: гараж, наконец, поставили. А машина почему-то все равно не в гараже. Оказалось, в гараж въехать нельзя - порожек там. Бетон нужен. Неужто, думаю, опять матери бегать? А Саша… Ему тоже забот хватает: за одной коляской три раза в область ездил. Решил я взяться сам. Пошел к военкому. "Трудное, - говорит - это дело". Но ведь Саше еще трудней, говорю. Ну, пообещал. Оставил я ему свой телефон, но неделя проходит - нет звонка. Снова пошел. Военком сказал, что ему бетоном заниматься некогда: "Идите к начальнику отдела Пырсикову". Пырсиков меня внимательно выслушал и говорит: "Вы правы, надо парню помочь". Прошла неделя, звоню: "Борис Михайлович, как наши дела?" - "Да пока никак…" Прошла еще неделя, звоню снова. Пырсиков говорит: "Слушай, директор ЖБК обещал машину дать, но ты позвони ему сам, подтолкни". Звоню на ЖБК. "Мы ничего не можем сделать". - "Да мы же люди, мы должны помогать друг другу!" Короче - пообещали мне. Еще неделя проходит - опять бетона нет. Я опять к Пырсикову. Он удивился: "Как не завезли? Ну, в эту пятницу выбью". Сколько было потом еще этих пятниц! А всего-то и нужно кубометр, два… Наконец привезли. Мы, соседи, собрались, бетон раскидали, а я с Юрой, он на одной площадке с Сашей живет, ступеньки на крыльце забетонировали, чтоб коляска сама съезжала. Но остались шесть ступенек в подъезде. Там нужно съемный съезд делать - иначе люди, дом-то пятиэтажный, - не разойдутся. Постой, думаю, а Южнотрубный завод? Это же гигантище! Да ему, говорят, в мире равных нет! Комсомольцев там - пять тысяч, а Саша такой - один на весь город, а то и на область. Да они ему и гараж могли бы сделать, а уж съезд сконструировать - и вовсе пустяк. Пошел я в военкомат - пусть, думаю, они письмо на завод напишут. Военком согласился, письмо написал. Проходит время, осторожно так у Саши спрашиваю: "К тебе ребята с завода не приходили?" - "Нет", - говорит. - "А кто это в гараже замок сделал, дырки заварил?" Оказалось, он сам сварщика через друзей нашел. Решил позвонить секретарю комитета комсомола Леликову. Леликов очень вежливо со мной разговаривал, записал мой телефон, обещал все сделать и позвонить. Но время идет, съезда нет, звонка нет, сам звоню. Опять Леликов вежливо разговаривает: "Мы работаем по вопросу съезда". Эта вежливость меня прямо озадачивала, знаете. Дело-то не делается! Наконец говорит как-то: "Мне некогда, позвоните заместителю Ефименко". А тут как раз все к субботнику готовились, я и предложил Ефименко: "Сделай субботник и у Саши". - "Мы сами знаем, что нам делать", - говорит. Потом как-то привезли две доски. Мы решили сами сначала попробовать этот съезд - чуть руки не переломали себе. Ну, и забросили тот съезд в гараж. Вот так шефы… И все: "Сделаем, сделаем". Я не выдержал: "Да что вы, как попугаи: "сделаем, сделаем", а толку нет. Если вы о Саше не думаете - об авторитете комсомола подумайте". Ведь у нас во дворе полно ребят, все о Саше знают, у меня сын скоро вступать будет - мне совсем небезразлично, с какими мыслями он комсомольский билет получит. "Совести, - говорю, - у вас нет. Я пойду к первому секретарю горкома комсомола".

Его носят на руках соседи. Берут на руки, как брала в детстве мама, и несут. А он, как когда-то маму, обнимает их рукой за шею. Так им легче. Ступенек всего шесть, но Саша знает: он - ноша нелегкая.

Сергей Меркулов, дядя Юра Кузнецов, два его сына - вот и вся их площадка, женщины ведь не в счет. Сергей, вальцовщик, работает в три смены. Он, конечно, когда ни разбуди, вскакивает. Очень легко. Но будить его Саше трудно. У дяди Юры работа полегче, но он учится в вечернем техникуме. И у сыновей его своих забот полно. У всех свои заботы. Никто ему, конечно, ни разу не отказал. Чужой боли тот не чувствует, кто далеко от нее. Они, соседи, и внесут и вынесут. Стоит только посигналить - сразу во многих окнах лица увидишь. Но не каждого все же обнимешь за шею. Как-то к дому подъезжал, а окна все темные уже. Так до рассвета в машине и просидел. Был бы съезд - были б и ноги.

Вдруг неожиданно пришла девушка. Она смотрела на Сашу, и из ее глаз вот-вот готовы были политься слезы. Он не любил, когда его жалели. Потому что вспоминал тогда убитого друга Толика - он-то, Саша, живой. Девушка Лиза сказала, что она из комитета комсомола трубного завода, что комсомольцы завода берут над ним шефство, пусть просит все, что ему нужно. Саша удивился. Больше двух лет он в городе, и вдруг сейчас пришли. Просить он не любил. То, что с ним произошло, он знал, как называется: "Выполнил свой интернациональный долг". А за долг не требуют вознаграждения. Так он считал. Но девушка Лиза так заволновалась, что он сказал все же о съезде. И о пропуске на завод тоже. Конечно, родной город теперь для него и Кривой Рог - там трое его однополчан. Он, Саша, несмотря ни на что, любит вспоминать службу. Но не каждый же день будешь в Кривой Рог к тем, кто тебе нужен, ездить. Пропуск на завод - это был пропуск в ту жизнь, где он когда-то был нужен сам. Девушка Лиза сказала, чтоб он не скромничал, и тогда Саша к съезду и пропуску добавил брусья для занятий физкультурой и даже набросал их чертеж, потом признался, что и гараж сделали плохо, и дырки в нем, и яма не накрыта - хорошо бы сварщика. Она все-все пообещала и ушла. Кто обещает - становится должником. Саша стал ждать. Но хоть ничего не дождался, когда ему принесли письмо: "Ваша жалоба отправлена в горком партии", - он очень удивился: он никому никаких писем-жалоб не писал.

Из объяснительной записки первого секретаря Никопольского ГК ЛКСМУ А. Каплиенко:

"Сообщаю следующее: в ноябре 1983 года ко мне зашел молодой человек, представившийся соседом Александра Немцова, у которого после полученного тяжелого ранения парализованы ноги. По его словам, комитет комсомола Южнотрубного отказывается помогать ему, никто не посещает на дому, и поэтому он пришел ко мне, как он выразился, скандалить. Я постарался его успокоить и для того, чтобы окончательно разобраться по данному вопросу, пригласил принять участие в разговоре работника комитета комсомола завода т. Киселеву Елизавету. Киселева Е. объяснила, в каком состоянии сейчас ведется работа по созданию съезда. Однако пришедший товарищ сказал, что он не удовлетворен данными объяснениями, на протяжении всей беседы он грубо, громко разговаривал, вел себя вызывающе, на что ему мною было указано. В конце беседы он заявил, что все равно он будет жаловаться дальше и будет писать в газету. Я ему ответил, что он может жаловаться и писать в любую инстанцию. Это его право. Фраза, указанная в письме, вымышленная".

Из рассказа соседа Юрия Кузнецова:

"Вы знаете, как называют этот новый район, в котором мы живем? "Живые и мертвые". Много наших людей полегло тут в войну… Останки их перенесли в братскую могилу, а город растет… Что ж мы какие-то близорукие становимся? В далекой истории героев ищем, а они, живые, тут, рядом. Воспоминания собираем. Но Саша - это ведь тоже наша история. Леонид вернулся из горкома комсомола очень расстроенный, сказал, что секретарь сидел надменный, девушка эта, Лиза, - лучше б она к Саше не приходила - уверяла, что они все сделают, в доказательство почему-то придумала, что Саше бензин бесплатно дают. Но особенно Леонид возмущался одной фразой секретаря: "А вы-то что ходите? Вам-то какое дело?" Как это какое дело? Ну, нельзя ж смотреть! Съезда нет, брусьев нет, пропуска нет. Друзья ходили, просили Саше пропуск на завод - отказали. Тогда пошел я к зам. директора. "А зачем ему пропуск?" - спрашивает. "Да как зачем? Да родной воздух вдохнет, и то легче станет!" Согласился: "Ладно. Ему дам, а на машину - не положено". Представляете? Ну, не издевательство ли?

Не только о Саше мы думали. Саша уже двух друзей в армию проводил. У меня скоро сын служить пойдет. А время-то сейчас какое? Мир на грани! Очень важно, чтоб ребята с правильным настроением служить шли, чтоб они, как и Саша, от пуль не прятались. Вот почему мы, ничего не сказав Саше, и написали письмо вам в редакцию. "Никто не забыт, ничто не забыто" - это не только о мертвых, это и о живых".

Достаточно мгновения, чтоб стать героем, но нужна целая жизнь, чтобы стать достойным человеком.

Он научился плавать. Друзья пробовали, как он, одними руками - не получается. Но человек живет ведь не в воде, на земле. Он научился фотографировать. Но многое ли снимешь в комнате? Он научился выпиливать по дереву. В его комнате висят очень грустный Есенин и очень веселый повар - показывает большой палец: вот, мол, какая у меня жизнь. Саша тоже бывает веселый. Когда по вечерам приходят соседи, друзья. А днем в доме стоит тишина. Тишина бывает такая, сказал мне Саша, что даже в ушах звенит. И этого звона Саша страшится, как той, второй пули в спину. Хочется лечь и отвернуть голову к стене. Чтоб никто не видел его глаз. Но Саша не ложится. Саша надевает пиджак. На лацкане пиджака орден Красной Звезды.

Орден ему вручил военком. Здесь, в комнате. И никто, кроме матери, не слышал, как, вручая орден, военком назвал его, как и те ребята, Александром Ивановичем. Но он-то знает, что еще Саша, Шурик. Ему 23 года. Впереди длинная, длинная жизнь.

Из разговоров:

Военком Шевчук: "Письмо-то письмом, но мы тут при чем? Немцов теперь не наш, он собесовский".

Сосед Юрий: "В письме всего не напишешь, я вот о чем подумал: вы, когда на заводе будете, намекните там им: летом они арбузы своим рабочим по себестоимости продают, может, и Саше можно?"

Зам. секретаря комитета комсомола ЮТЗ Е. Ефименко: "По съезду мы работаем. Как - одна доска до сих пор лежит? Какой сосед звонил? Что-то не помню. И потом, учетную карточку Немцова нам только сегодня из горкома передали".

Сосед Леонид: "Слушайте, у нас с Юрой идея появилась! А что, если Саше съезд сделать прямо из комнаты? И поручить это вечерникам техникума при заводе - реальные же проекты существуют! Представляете? Будет двойная польза!"

Зав. собесом Гребенщиков:

"В письме меня возмущает вот это слово "мы". Не люблю этого слова. Кто это "мы"? Нет, этим людям явно что-то надо!.."

Учительница Л.Н. Шевцова:

"Письмо очень правильное. Надо сломать, наконец, эту стену отчуждения. Сам Саша ведь никогда бы не написал. Он написал письмо, только другое, в школу, из армии: "Многие ребята не осознают, какой ценой добыто наше счастье…"

Первый секретарь горкома А. Каплиенко: "Когда я письмо прочел - у меня обида была. Теперь мною владеют диаметрально противоположные чувства".

Из истории болезни:

"В области левого плеча ­рубец длиною 6 см, в области левой половины грудной клетки - рубец 16 см, в области позвоночника - рубец 20 см. Последствия огнестрельного ранения".

Но рубцы бывают не только от огнестрельных ран.